…Но не разговаривала на нем. Потому что нас учили литературному языку — русскому, конечно. Я ходила в белорусскоязычную школу, все ученики там разговаривали друг с другом по-русски, а диалект был для «фана». То есть на диалекте произносились некоторые шутки, фразеологизмы. Парни, чтобы смутить девчат, могли сказать: «Ну шо, любэтыся будэмо?» Но постоянно на диалекте никто не говорил.

Со мной мама говорила по-русски, а с бабушкой — на диалекте. Получилось такое естественное двуязычие, только моими языками были не русский и белорусский, а русский и диалект. Я выросла полностью русскоязычной. Это была избранная мамой стратегия, чтобы мне потом было проще в жизни. Потому что «кому ты будешь нужна со своим диалектом?» — так думали деревенские люди, а многие до сих пор так считают. И одна из целей нашего проекта — лично для меня это настоящая миссия — показать значимость диалектов, чтобы люди не спешили отрекаться от своего. Конечно, нужно знать литературный язык, никто не призывает всех выйти и говорить в большом городе «па-свойму», но и стыдиться диалекта не стоит.

Так с любым языком. В университете я перешла на белорусский. Конечно, когда человек привык, что ты с ним говоришь на одном языке, а ты вдруг переходишь на другой, — это всегда проблема. Ты думаешь: «Как он это воспримет?» Но первым человеком, с которым я начала говорить по-белорусски, была моя бабушка, и она меня очень поддержала. С ней можно было говорить хоть по-китайски, она бы постаралась подстроиться и понять! Поэтому, когда я начала пробовать говорить с ней «па-свойму», она интуитивно поняла, почему я это делаю, и не задавала вопросов. В последние годы жизни она очень много мне рассказывала и абсолютно не стеснялась того, что я записываю наши беседы на диктофон, потому что хотела сохранить это наследие, оставить потомкам. Если я говорила: «Бабушка, вспоминайте песни», — она вспоминала песни. Если спрашивала, как у нас говорили то-то и то-то, — с удовольствием отвечала и радовалась, что ее слова сохранятся. Сейчас то же самое у нас происходит с моей соседкой бабой Гандзей. Она тоже понимает, что я записываю наши разговоры, и это еще больше подталкивает к тому, чтобы вспоминать и рассказывать. Старым людям хочется, чтобы мы сохранили «гаворку». Я не говорю на «гаворцы» постоянно. Но, попадая в сельскую местность, автоматически перестраиваюсь на диалект.

Увы, диалектология не котировалась даже среди филологов. И все же моему преподавателю удалось заронить в мою голову мысль, что с диалектами может быть связано что-то интересное. Однажды он спросил: «Ну, Хомич, какие в вашей речке рыбы плавают?» Я без задней мысли отвечаю: «Да коблики одни!» «Коблики? А что такое коблики?» — и тогда я поняла, что сказала слово, которого в литературном языке нет. Я-то думала, что везде этих маленьких шустрых рыбок называют «кобликами». Оказалось, в литературном языке у них другое название — «пескари». В итоге преподаватель предложил написать материал для газеты о том, как говорят в моей родной деревне, поискать другие интересные слова. Однако настоящее осознание ценности и значимости диалектов пришло позже, когда я уже работала журналистом. Стала задавать себе вопрос: «А почему не записываю своих односельчан?»

Я не думаю, что мой русский или мой белорусский язык оскорбит деревенских жителей. Многие из них уже привыкли на русский язык реагировать русским. Это значит, что, если я буду разговаривать с ними на русском, они не покажут во всей красе свой диалект. И я наблюдаю это, когда слушаю записи, которые нам присылают. Я сразу вижу, на каком языке с людьми разговаривали те, кто записывал разговор на диктофон. Когда говорили «па-свойму», а когда по-русски. Лексика примерно на 40% меняется. Поэтому, попадая в деревню, стараюсь говорить на диалекте, на своей каменецкой «гаворцы».

Я уже начинала думать об этом. Какую книгу взять — пока не знаю, но, наверное, это было бы, во-первых, что-то небольшое, чтобы перевести удалось быстрее, чем в свое время Ремарка. А во-вторых, что-то мне дорогое, возможно, перекликающееся с диалектами. Идея не такая уж и сумасшедшая, поскольку это прекрасная возможность отточить язык. Я наверняка выберу что-то современное, потому что я вообще больше люблю читать современную литературу, чем зарываться в пыль веков. Ремарк, скорее, исключение. Сейчас, когда мы заняты развитием нашего проекта, времени на перевод нет. Но я постоянно собираю интересные слова на нашем диалекте, делаю аудиозаписи, расспрашиваю соседей — носителей диалекта. Пока не знаю, для чего, но такой материал точно пригодится.

Здороваясь, говорят: «Здурувэньки буле!» В газете «Брестский курьер» у меня был коллега родом из Яцкович, Михась Янчук, так он только так и здоровался в редакции. А вот традиции прощания в белорусской деревенской культуре нет: ведь раньше люди в одной деревне жили, никогда не расставаясь надолго. Есть интересные фразеологизмы: «Шо тэ йдэш, як назавтра?» (то есть медленно), «Хоть субак ганяй» (то есть холодно), «Шэла Нэля андарак — вэйшла рукавэця» (то есть получилась ерунда в сравнении с первоначальными планами). Интересные слова в Зеньках: «крэпа» (лодка), «вдягнутыся» (одеться), «талирок» (тарелка), «рэнка» (кастрюлька с ручкой). Или вот слово «лагумэны». Баба Гандзя говорит его, когда я приношу ей, например, печенье, которое купила, и оно мне не понравилось. «Может, вам понравится?» А она отвечает: «А чого ж не сподобается, мэ тут до лагумэнув нэ прывыкшы». То есть «лагумэны» — это что-то вкусное, деликатес. Однажды я увидела похожее слово в меню во Львове, кажется, «лагумины», это были десерты. Моя бабушка в таком же контексте говорила: «Шо ты будэш істы? Того нэ хочу, того нэ хочу. Ну, у менэ мігдалув ў шакаладзе нема». Тогда я не знала, что означают эти «мигдалы», а позже узнала, что это «миндаль» по-польски. Слово из польского языка осело в нашей «гаворцы». Так и создается любой язык. Появляется новое интересное слово, оно почему-то нравится носителям, и они думают: «О, нужно себе взять!» И оно приживается, становится своим. Есть и слова, которые я не вполне понимаю, только приблизительно представляю контекст, в котором они употребляются. Например, такое выражение: «Ну ты и Угата!» Угата — это имя Агата, в каменецком диалекте есть звук, очень похожий на «у», хотя это, скорее, закрытое «о». Особенно часто этот звук появляется перед ударением. Выражение употребляется, когда человек недоволен своим собеседником, хочет его подколоть, как бы мы сейчас сказали. Откуда взялось это выражение? Может, когда-то в деревне жила какая-то Угата, которую не слишком любили или запомнили какой-то ее не слишком хороший поступок.

Я никогда не порывала с деревней. Прожив там 15 лет, я, конечно, очень хотела в город. Когда жила у бабушки, могла сказать в сердцах: «Когда я уже от вас уеду!» А когда уехала учиться в Брест, первое время плакала каждый день, так тяжело было. И бабушка мне рассказывала, что не могла спать ночами. Она запрещала себе тосковать, потому что была уверена: стоит ей загрустить, как и я захандрю. Бабушка верила, что тоска может передаваться на расстоянии. Позже, когда я поступила в университет, стала старше, «повзрослели» и мои печали, начались сердечные драмы. И вдруг оказалось, что стоит мне вернуться в Зеньки и побродить по окрестным лугам, посидеть на берегу речки Лесной, как все печали рассеиваются. Ты интуитивно, без погружения в философские глубины, понимаешь, что все твои проблемы — чепуха. Ведь трава как росла, так и растет. А речка как текла, так и течет. И все, возвращаешься в город другим человеком.

Зеньки для меня — это место силы. Когда я была маленькая, в наших Зеньках жило человек 20, все пенсионеры, люди пожилого возраста, самому молодому было лет 65. Сейчас в Зеньках постоянно живет пять носителей диалекта: четыре человека старшего поколения и один пенсионер помоложе, который недавно вернулся из Бреста в родную деревню вместе с женой-брестчанкой. Диалект постепенно умирает, это общая боль всех деревень. Его нужно сохранять, нужно вводить «моду» на диалект, как на Подлясьи (историко-географическая область на белорусско-польской границе между Холмщиной и рекой Нарев. — Ред.).

Молодые люди носят классные футболки, на которых написано что-то вроде: «Гавары па-свойму». Развиваются смешные сообщества в социальных сетях. Молодежь в своем кругу сознательно говорит на диалекте. Даже журнал выходит на диалекте! На самом деле у нас с Подлясьем похожая ситуация с экспансией основного литературного языка. Там наступает польский, у нас — русский. И диалекты вымирают естественным образом. Во всех без исключения странах уже есть или скоро будет та же проблема — а значит, наш проект универсален и, как подсказывают нам эксперты, может стать глобальным.

Объясняю это тем, что у каждого есть бабушка. У многих из нас бабушки жили или живут именно в деревне. Даже когда они жили с нами в городе, то разговаривали «па-свойму», возможно, на не совсем литературном языке. Поэтому диалекты откликаются в душах и вызывают эмоции. Мы провели опрос: «Куда вы зашли, когда первый раз попали на аудиокарту?» — и большинство ответили, что зашли как раз в родные, родовые места. А остальные 40% ответивших зашли в другие места, возможно, только потому, что треков из их родных мест на карте еще не было. Теперь у нас уже примерно 66,5 тысячи прослушиваний. В первую же неделю после старта мы набрали 50 тысяч. Хотя в тот момент на карте было только 90 треков и охвачена была только Брестчина: я выложила записи, которые скопились в моем архиве, подключила коллег. Теперь у нас на карте уже вдвое больше треков, чем было на старте. Представлены все области. Хоть по несколько треков, но есть. Но до заполнения всех районов еще далеко. Меньше всего записей в Витебской области. Ясно, что Брестчина лидирует, потому что это наш родной регион, мы можем подтолкнуть людей выложить записи, потому что нас знают лично и хотят помочь.

Топ прослушанных треков на аудиокарте — это записи из Крашина, Томашовки и Городной, все это населенные пункты Брестчины. Записи из других областей люди присылают проекту по личной инициативе. Сейчас программист Алексей Жук вместе с братом Антоном работает над созданием нового сайта, так что скоро у «Диалектов» появится новый облик.

Объясняю это тем, что у каждого есть бабушка. У многих из нас бабушки жили или живут именно в деревне. Даже когда они жили с нами в городе, то разговаривали «па-свойму», возможно, на не совсем литературном языке. Поэтому диалекты откликаются в душах и вызывают эмоции. Мы провели опрос: «Куда вы зашли, когда первый раз попали на аудиокарту?» — и большинство ответили, что зашли как раз в родные, родовые места. А остальные 40% ответивших зашли в другие места, возможно, только потому, что треков из их родных мест на карте еще не было. Теперь у нас уже примерно 66,5 тысячи прослушиваний. В первую же неделю после старта мы набрали 50 тысяч. Хотя в тот момент на карте было только 90 треков и охвачена была только Брестчина: я выложила записи, которые скопились в моем архиве, подключила коллег. Теперь у нас на карте уже вдвое больше треков, чем было на старте. Представлены все области. Хоть по несколько треков, но есть. Но до заполнения всех районов еще далеко. Меньше всего записей в Витебской области. Ясно, что Брестчина лидирует, потому что это наш родной регион, мы можем подтолкнуть людей выложить записи, потому что нас знают лично и хотят помочь.

Топ прослушанных треков на аудиокарте — это записи из Крашина, Томашовки и Городной, все это населенные пункты Брестчины. Записи из других областей люди присылают проекту по личной инициативе. Сейчас программист Алексей Жук вместе с братом Антоном работает над созданием нового сайта, так что скоро у «Диалектов» появится новый облик.

Каждый, кто присылает фрагмент «гаворкi», становится соавтором аудиокарты диалектов Беларуси. Поговорите со своими бабушками! Авторы проекта ждут ваших аудиозаписей по адресу dialectsmap@gmail.com.

«В моей деревне, здороваясь, говорят: „Здурувэньки буле!“ А вот традиции прощания нет: ведь раньше люди в одной деревне жили, никогда не расставаясь надолго».

«Помню, бабушка спрашивала: „Шо ты будэш істы? Того нэ хочу, того нэ хочу. Ну, у менэ мігдалув ў шакаладзе нема“. Тогда я не знала, что означают эти „мигдалы“, а позже узнала, что это „миндаль“ по-польски».