Logo Belavia OnAir

Официальный бортовой журнал авиакомпании «Belavia»
Аудитория — более 1 500 000 человек в год

Напишите нам!
TelegramWhatsAppViberMail

Нина Ананиашвили:
«Ты понимаешь, что надо будет карабкаться наверх изо всех сил?»

Два года назад Нина Ананиашвили попала в список «12 величайших балерин всех времен» авторитетного британского издания The Telegraph, заняв там 6-ю строчку. У нее за плечами 37 лет стажа, 23 года из которых — в московском Большом театре. Она танцевала практически на всех мировых сценах, была ведущей солисткой Американского театра танца, Хьюстонского балета и Королевского театра Дании. В этом году известная грузинка отметила свой 55-летний юбилей, и, что самое удивительное, она до сих пор выходит на сцену. Этой осенью Нина приезжала в Минск — с презентацией своего вина. Необычное дело для мировой звезды балета. OnAir встретился с Ниной и поговорил о судьбе, мечтах и виноделии.
Текст: Дарья Мордович
«Моя жизнь очень интересно сложилась. Я была простой грузинской девочкой, росла в семье геолога и филолога. Воспитывали нас с двумя братьями без особых излишеств, но мы очень дружно жили. Когда мне было шесть лет, родители отдали меня в фигурное катание — сказали, что для укрепления бронхов полезен холод. Мне нравилось заниматься, я даже стала чемпионкой Грузии в своем возрасте. А в это время в стране как раз стало модно приглашать хореографов на лед, чтобы те ставили номера, и к нам пришла балерина грузинского театра Алла Двали. Вот она-то и заметила, что у меня неплохо получается танцевать. Так в 10 лет меня отдали в балетное училище. Но фигурное катание я не бросила — пока спустя год мама не сказала: «Ниночка, ты должна сделать выбор, нагрузка очень большая. Решай, где ты хочешь остаться». В таком возрасте принять решение было сложно, но я почему-то сказала: «Мама, давай я в балет попробую». Вот так и осталась в балете. Хорошо училась все годы, благодаря этому много танцевала на выпускном вечере в Тбилиси, и меня заметили. На то время мне было всего 12 лет. В 13 я уже переехала в Москву.

Я благодарна своим родителям. Это был серьезный шаг — отправить ребенка в таком юном возрасте в Москву. Я всегда говорю, что проблемы детей — очень часто из-за их родителей. Почему? Сейчас объясню. Помню, как однажды отец позвал меня к себе и начал разговор: «Ниночка, я знаю, ты четко осознаешь, что здесь ты одна из лучших. У тебя есть успехи. Но Москва — это другое: там таких, как ты, а может быть, и лучше тебя, гораздо больше. Ты готова к тому, что приедешь в Москву и будешь там последней? Ты понимаешь, что надо будет карабкаться наверх изо всех сил? Может, получится, а может, и нет. А еще будет языковой барьер. Учиться будет в 10 раз труднее: тут ты на грузинском учишься, а там все на русском. Вся твоя жизнь будет складываться по-другому». Я все переварила и сказала, что хочу попробовать. Мы полетели в Москву с мамой.
Совсем недавно мы сидели с отцом на кухне (ему сейчас 87 лет) и вспоминали прошлое. Знаете, мы никогда раньше не говорили на эту тему — как-то не было времени обсудить наши ощущения тех лет. И вот сидим мы на кухне, с нами моя дочь Елена; вспоминаем, рассуждаем и вдруг понимаем, что наши чувства того времени совпадают. Когда я улетала в Москву сдавать экзамены, помню, как стояла у трапа самолета и так сильно махала папе рукой; из глаз катились слезы, сердце сжималось, а внутри было ощущение, что я уезжаю надолго. И папа чувствовал что-то похожее: «Знаешь, когда мы тебя провожали, у тебя слезы пошли. А я просто рыдал, потому что понимал, что ты уезжаешь надолго». Он даже помнит, во что я была одета в тот день. Очень сильное впечатление. А поговорили об этом мы только сейчас.

Когда я стала заниматься балетом, даже не смела мечтать попасть в Большой театр, потому что была уверена, что это невозможно. Знаете, как в «Маленьком принце» Экзюпери: мечтай о том, что можно выполнить. А это казалось нереальным. Я просто добросовестно делала все, что мне говорили, и танцевала все, что мне говорили.

Когда мы сдали госэкзамены, я получила приглашение от нескольких театров. Большой тоже был в их числе. Но туда меня позвали в кордебалет. Другие театры, например Станиславского, брали на место балерины. И моя педагог сказала: «Большой есть Большой. Пойдешь в кордебалет, будешь хорошо работать — выкарабкаешься». По деньгам тоже была приличная разница: в кордебалет Большого брали на 90 рублей, а балериной в другие театры — на 250 рублей. Я выбрала Большой.
В прессе часто говорят про агрессивную балетную среду. Все это вранье. Растиражировано для публикаций. 23 года я проработала в Большом театре. Почему со мной никакого стекла в пуанты не случалось? Из спектаклей вычеркивали? Вычеркивали. Выбрасывали с гастролей? Вбрасывали. Но такого, чтобы ленточки резать да иглы в пуанты… Да, конкуренция в балете огромная — как в любой сфере, которая в одном месте собирает много талантливых людей. И несправедливость, и блат есть. Но в итоге кто танцует в Большом театре? Я. У меня никого за спиной не было. Посохов? Тоже никого. Филин? Никого. Да, у Лиепы был отец с известным именем, но он сам достойный человек и добился всего своим трудом и талантом. А где все блатные? Кто из них танцует, скажите? В балете — естественный отбор. У нас такая профессия, что ты стоишь один на один перед зрителем, и, если ты не соответствуешь, зритель тебя выбрасывает.

Я была одной из первых балерин, которая не ушла из своего театра, но при этом танцевала по всему миру. Такого не мог позволить себе никто. Мне это удалось, но я всегда помнила, как мне досталась эта свобода. Вот представьте: у вас есть очаровательная птичка в клетке. Вы ее любите, кормите, у нее нет никаких забот. Но откройте дверь, оставьте птичку и понаблюдайте. Что она сделает? Улетит в другой мир? Страшный мир, где она должна сама себе добыть еду; может быть, она даже умрет, зато будет свободна. Понять слово «свобода» очень трудно, если ты ее не почувствуешь.

Репутация русских балерин во всех странах была ужасная. Никто не хотел их приглашать, потому что они создавали одни проблемы; от них исходило слишком много пафоса и требований. Я человек другой. У меня был контракт, и все, что мне было нужно, там было прописано. Мне повезло, что мой муж занимался моими контрактами и что люди на Западе очень ответственные: они всегда выполняют условия контрактов. Поэтому мне ничего и никому не надо было доказывать. Я просто выходила на сцену и танцевала. Нужна была мне машина, гостиница или еще что-то — все это прописывалось в контракте. А что мне больше нужно? Кричать, что я вся такая уникальная балерина и что меня не встретили с яйцом Фаберже на столе? Глупо. Люди подходили ко мне и так с опаской говорили: «Nina, you are so normal!» Представляете такую формулировку? Я им отвечала: «Yes, I’m normal. Why I need to be not normal?» Я старалась изменить этот стереотип о русских балеринах. Всегда говорила, что не все такие, что нас много нормальных.
Сейчас я пенсионерка. (Смеется.) В 38 лет вышла на пенсию. Я вообще думаю, что пенсия балетных артистов спустя 20 лет работы в театре — очень правильно. Наши 20 лет — это как у других 60. Правда, в 40 лет на одну пенсию не проживешь, если ничего другого делать не будешь. Почему сейчас многие молодые артисты думают в начале своей карьеры о будущем? Потому что ты нужен-нужен, живешь в бешеном ритме, а потом что делать?

Я очень рада, что балет стал популярнее и доступнее. Раньше в Москве была только одна государственная школа, и, если тебя не взяли, ты хоть тресни: твоя карьера закончилась. Сейчас я руковожу театром в Тбилиси и мне все равно, какую школу человек окончил. Если он талантливый и я понимаю, что за полгода могу из него что-то сделать, мне вообще корочка не нужна. А раньше такого не было.

Я балерина Большого театра. Я родилась там как артистка. Но Тбилиси всегда был моим домом, там была моя вторая сцена. А как меня там принимали!.. Вокруг театра дежурила конная милиция, когда я прилетала танцевать. Директор грузинского театра рассказывал, что он двери открывал — и не закрывал, потому что их все равно сносили. Люди по пожарным лестницам поднимались, чтобы попасть в здание. Каждый раз это была какая-то невероятная встреча с тбилисским зрителем.
2004 год был очень тяжелым для Грузии: ни света, ни газа, люди голодают. Тут меняется власть, приходит молодой президент Михаил Саакашвили. Я следила за обстановкой на родине, но лично с новоизбранным президентом не была знакома. Была в это время в Нью-Йорке, должна была танцевать в Метрополитене. И вдруг раздается звонок от Михаила: «Нина, здравствуйте! Хочу с вами поговорить. Когда вы будете в Тбилиси?» Я ответила, что собираюсь приехать летом на несколько дней к родителям. Саакашвили попросил повидаться. Вот я приехала на родину, и он мне говорит: «Нино, мне нужна помощь. Надо поднять театр на ноги! Скажите, что я должен сделать, чтобы изменить ситуацию? Пожалуйста, только не говорите мне нет. Кто, если не вы?» Я попросила два дня, чтобы подумать. Пришла домой, стала обсуждать с мужем. А он мне говорит: «Ты понимаешь, что ты должна помочь, раз твоей стране требуется помощь? Ты танцуешь везде, так и танцуй везде, какая разница, откуда ездить — из Москвы или Тбилиси?» Муж понимал, что придется полностью перестроить свою жизнь. У нас в Тбилиси даже квартиры не было. Я не смогла сказать нет, сказать: «Сделайте свет, отремонтируйте тут все, а я пока потанцую» — даже язык не повернулся, хотя многие так и поступили. Сейчас все хотят вернуться, все хотят руководить, а тогда… Ни труппы, ни средств, голодные артисты. У ребят не было денег приехать в театр на транспорте, шли два часа пешком из другого города. Но они шли и работали за просто так. В общем, я согласилась. Было очень тяжело.

В первые три года я сделала 27 спектаклей. Каждые три месяца выпускался новый балет. Меня критиковали все старые педагоги: «Да как так можно, мы что, блины печем?! Это же балет!» Но я все время отвечала: «Вы понимаете, мы настолько отстали от бегущего поезда, что если мы не запрыгнем в него, мы уже ничего не сделаем!» Мы запрыгнули в последний вагон. И дальше, уже в самом поезде, перебирались из вагона в вагон. Я танцевала вместе со своей труппой. Помню, поехали на гастроли в Америку. В рецензии The New York Times написали, что грузинский балет представил такой кордебалет, что Мариинскому театру нужно быть осторожным. Какая похвала могла быть выше?

Когда открылся театр, у меня было 62 постановки. Мы спасли труппу и театр. 15 сезонов я уже работаю в Тбилиси, то есть 14 лет, и только последние три года я имею нормальные условия. До этого не было должного оснащения, хорошего света, пола и так далее. Сейчас все очень красиво. У меня работает много иностранцев, даже из Мариинки трое переехали. Конечно, многие молодые артисты уезжают из Грузии. Танцуют три года — и уезжают. Наверное, менталитет поменялся. Сейчас у молодых все по-другому: здесь не нравится — пошел в другое место. Народ стал передвигаться гораздо легче, так что от этой тенденции никуда не денешься.
У меня удивительная семья. Мой муж создает для нас все условия, помогает и поддерживает. Я думала, что закончу танцевать после рождения дочки, а муж заставил продолжить карьеру. Он сказал: «Ты просто ленивая. Хочешь сейчас найти причину, чтобы не заниматься. Елена тебе не мешает. Давай танцуй, чтобы она не подумала, что ты перестала это делать из-за нее». И заставил меня вернуться в форму. Хотя он грузин. Моя мама в свое время переживала, что если я выйду замуж за грузина, то он заставит меня бросить балет. Получилось наоборот: он всегда помогает, даже выучил профессиональные балетные термины.

А еще 20 лет назад муж стал интересоваться виноделием. Как-то в одном интервью мне задали вопрос: «Нина, почему вы скрываете, что вы владелец виноградников в Кахетии?» На что я ответила, что не скрываю, а просто не афиширую. Это было хобби мужа. В 1997 году мы проехались по Кахетии, и то, что мы там увидели, было ужасно. Люди вырубали виноградники, засаживая высвободившиеся земли арбузами. Муж посмотрел на все это и сказал: «Надо разводить виноград!» Мы вложили все свои средства, которые заработали вместе за 20 лет, в эти виноградники. Одно время я переживала, зачем мы это сделали. Сейчас успокоилась. Семь лет мы даже не разливали вино в бутылки — учились его делать. И спустя семь лет сделали то, что нам понравилось. Знаете, виноделие — такое дело: если у тебя много денег, то ты справишься быстро. А если вы вдвоем семья, без нефтяного и банковского бизнеса, то все это, конечно, долго и сложно. Зато интересно.

Моя мечта — сидеть у себя в Кахетии, курить сигару, смотреть на Кавказский хребет и пить свое вино. Только вот я не курю. (Смеется.) Пока мне это сделать не получается. Когда-нибудь мы построим маленькое шато и летом или осенью, когда будет стоять хорошая погода, соберем вместе своих друзей. Будем сидеть у камина, болтать, делиться воспоминаниями и планами. Общение — самое дорогое в жизни. Воспоминания и общение. Мы часто лишаем себя дорогого. Бегаем, суетимся, разъезжаемся по разным странам. Моя мечта — собирать всех родных хотя бы на две недели в году и общаться, общаться, общаться вместе. И знаете, буду собирать".
P. S. Благодарим Ассоциацию сомелье и кавистов Беларуси за помощь в организации интервью.