Когда в конце мая выходишь из самолета в аэропорту Ушуайи, в нос сразу бьет холодный воздух: непривычный и при этом до боли знакомый. В путешествии сезоны определяются не месяцами, а перемещениями в пространстве — мы улетали из золотой осени Буэнос-Айреса, а до этого меняли высоты от тропического леса до высокогорной тундры-парамо. Но настоящей зимы с нами за полтора года не случалось ни разу.

Полуостров, на котором расположен аэропорт, чуть выдается в пролив Бигля: пронзительно синий, с белоснежными грядами гор на горизонте. Хотя дальше к югу лежат еще несколько островов, Ушуайю не зря называют краем света. Когда прибываешь в самый южный город земли, заезженный штамп оказывается реальностью — кажется, что за проливом безжизненная пустыня. Но это не так: на другом берегу находится чилийский поселок Пуэрто-Вильямс, а еще дальше — рыбацкая деревушка Пуэрто-Торо, где живет несколько десятков человек.

Мы поскорее натянули купленные еще в столице теплые вещи. Ехать в Патагонию в холодное время года нас отговаривали все. Считается, что календарным летом на юге континента совсем нечего делать, национальные парки, гостиницы и рестораны закрываются на низкий сезон, а на улице бушуют пурга и океанские ветра. Это отчасти правда, но мы проверили, открыты ли национальные парки в нужные нам дни, посмотрели прогноз погоды — и купили билеты: туда — в Ушуайю, обратно, на середину июня — из чилийского Пунта-Аренаса в Сантьяго. Всего мы должны были провести в Патагонии три недели.

В аэропорту нас встретил каучсерфер Мануэль — чилиец средних лет, который уже давно переехал в Ушуайю с женой и сыном. Недавно супруги развелись, но общаться продолжают постоянно: жена Мануэля и 20-летний сын живут через дорогу от его деревянного домика, в котором мы и поселились.

Обычно дома в Патагонии топятся газом, но у Мануэля стояла небольшая печка, которую я растапливала каждое утро. Заставить себя вылезти из-под трех одеял в холодное пространство дома было непросто, но в то же время это приятно напоминало что-то из детства: поездки к дедушке и бабушке на дачу, где тоже была печка и по утрам так же веяло морозцем. Вокруг домика стояли сосны, в десять утра выходило яркое солнце. Оказалось, что за восемь месяцев путешествия по Амазонии мы успели соскучиться по холоду — и в Ушайе сразу почувствовали себя как дома.

В начале зимы на краю света отчасти лучше, чем летом — уже прохладно, но все так же светит солнце, а на горах появляются снежные шапки. Лагуны постепенно замерзают: мы запланировали несколько трекингов, и две лагуны из трех оказались уже покрыты льдом. Но природа все равно потрясающая, а специальных приспособлений для подъемов и спусков еще не требуется (по дороге к лагуне Лос-Темпанос и леднику Винсигерра мы встретили группу туристов, к обуви которых были прикреплены кошки, но мы сами без проблем взобрались наверх в обычных трекинговых ботинках).

Для походов мы выбирали солнечные дни, старались выбираться пораньше, брали с собой перекус и воду и нигде не оставались на ночь — специального снаряжения для ночевки в отрицательных температурах у нас не было. Днем даже при подъеме на 1000 метров температура не опускалась ниже -5 градусов, поэтому для комфортных прогулок хватало обычной утепленной мембранной одежды. Самым потрясающим местом оказался равнинный национальный парк «Огненная Земля», где ходит самый южный поезд планеты. Кататься на нем мы не стали, но сам парк обошли вдоль и поперек: по случаю низкого сезона вход был бесплатным, а виды в лучах солнца — захватывающими.

Сложно представить, но суровые условия Огненной Земли никогда не были мертвой натурой. Еще до того, как мы отправились в парк, Мануэль и его сын Хайнен показали нам фотографии огнеземельцев — народов, которые раньше населяли юг континента. Огнеземельцами называют четыре этноса: селькнамов, хаушей, алакалуфов и ягана. Увы, все они перестали существовать — этнические потомки некоторых кланов еще живут в городах, но язык и культура утрачены практически полностью. На территории национального парка жил народ ягана — охотники и собиратели, которые даже суровыми зимами обходились без одежды, натирая тело жиром морского льва и ныряя с гарпуном за добычей. К сожалению, в XVIII—XIX вв.еках отношение к огнеземельцам не оставляло этим немногочисленным народам шансов на выживание — вот, например, как их описывает Чарльз Дарвин: «Я мог произойти как от той смелой обезьянки… или того старого бабуина… так и от дикаря, который испытывает удовольствие, мучая врагов, и приносит в жертву кровь животных. Он без малейших угрызений совести убивает младенцев, относится к женщинам словно к рабам, он не знает, что такое правила приличия и полностью зависит от нелепых суеверий». После того как на острове началась золотая лихорадка, колонизаторы начали прибывать сотнями — и местные жители, которые пытались защитить свою территорию, безжалостно уничтожались. Аргентинское правительство платило по одному фунту стерлингов за каждого мертвого селькнама. В 1881 году одиннадцать алакалуфов вывезли в Европу: в Берлинском зоопарке и в Булонском лесу близ Парижа их выставляли в качестве живых экспонатов. Лишь четверо из этой группы выжили и вернулись на родину, остальные погибли.

Все четыре народа обладали развитой культурой, а ритуальные наряды селькнамов до сих пор встречаются в Патагонии на каждом углу (красочные нательные маски стали прототипами для разного рода украшений и сувениров).

Современная Ушуайя — развитый молодой город, куда продолжают приезжать искатели приключений со всего света, и не только путешественники, но и те, кто готов тут остаться навсегда. Гражданам Аргентины правительство платит надбавки за жизнь в Ушуайе. Им есть куда потратить эти деньги — цены на Огненной Земле в полтора-два раза выше, чем в среднем по стране. Они строят себе небольшие деревянные домики и без планов и больших компаний живут в мягком холодном климате — летом температура воздуха редко поднимается до 20 градусов, зимой еще реже опускается ниже -10. В сезон из порта каждый день отправляются суда в сторону Антарктиды, да и не в сезон жизнь кипит: шумят бары, в которых разливают фирменное пиво «Бигль», дымят мясные парильи. В Ушуайе хочется остаться насовсем, чтобы по утрам топить печку, днем гулять по набережной с глинтвейном и пугать красноногих чаек, а по вечерам писать книги. Но нас ждет долгий путь — на север, а затем снова на юг.

После двойной границы Аргентина — Чили — снова Аргентина по пути все чаще попадались задумчивые гуанако, дикие предки лам, — они не подпускают к себе людей и на километр и при этом постоянно выходят на дороги и дефилируют перед авто. О приближении гуанако сообщают специальные знаки, но столкновения все равно происходят регулярно. Страдают и другие животные: патагонские зайцы мара бегают через дорогу каждую минуту, а иногда выходят и серые лисы. «Это настоящее бедствие, — жаловался нам сеньор Эрнандо, типичный патагонский гаучо в сером шерстяном свитере и широкополой шляпе. — Они пожирают всю траву, и коровам ничего не остается. А еще рыси! Одна недавно задрала десяток моих овец — и я так и не смог ее изловить!» Эрнандо подвозил нас от городка Эль-Калафате до входа в национальный парк «Лос-Гласьярес», где находится знаменитый ледник Перито-Морено. На входе ждали неприятности. Рейсовый автобус, который в сезон курсирует между входом и ледником, перестал ходить — 30 километров придется преодолеть самостоятельно. Это нормальная несезонная проблема: хотя парки открыты, частично инфраструктура уже перестает работать. Мы легко решили ее, попросившись в машину к туристам-аргентинцам.

Летом металлические дорожки около ледника забиты людьми — зимой же, хотя мы приехали в теплый и солнечный день, не было практически никого. Перито-Морено оказался огромным — рядом с ним трехпалубный прогулочный корабль выглядел совсем крошечным — и действительно очень синим. Время от времени от ледника отваливались крупные глыбы льда и с оглушительным грохотом падали в воду. В одном месте можно было перелезть через забор и подобраться к кусочку ледника, который остался на земле, но администрация парка не рекомендует этого делать. Хотя в первую очередь разрушению подвержен основной язык ледника, который постоянно движется, от этой части тоже могут откалываться огромные глыбы.

Перито-Морено — часть Южного Патагонского ледникового плато: огромного массива льда и снега в горах, который постепенно «стекает» вниз языками ледников. К этому плато относятся все известные ледники региона: чилийский Грей, аргентинские Перито-Морено и Вьедма. Общая площадь плато — больше 12 тысяч километров.

Второй раз мы подобрались к нему с северо-востока: в трех часах езды от Эль-Калафате находится Эль-Чалтен, трекинговая столица аргентинской Патагонии. В сезон останавливаться здесь дороговато, даже хостелы берут по 20−30 $ с человека. Сейчас цена в долларах должна будет упасть, потому что девальвация аргентинского песо осенью 2018 года усилилась, как никогда. Но мы сэкономили иначе, поселившись в отеле, который через два дня должен был закрываться — и сбили цену в три раза. Комфортный трехместный номер с завтраками обошелся всего в 15 $ за сутки.

Обычно в Чалтен люди приезжают, чтобы на несколько дней отправиться в трекинг: в этой части национального парка не берут плату за вход и пребывание, а инфраструктура полностью подготовлена — кемпинги, туалеты, источники воды. Но в июне мы были вынуждены ограничить себя дневными вылазками, потому что ночевать в горах было бы слишком холодно, к тому же все кемпинги были закрыты.

Мы выбрали два маршрута — поход к лагуне у Серро-Торре и подъем к лагунам Де-Лос-Трес у Фицроя. Ночью пошел снег, и к Серро-Торре мы шли по сказочному лесу — полностью заснеженному, как на обложках русских народных сказок. Несмотря на внушительные 20 километров пути, на деле трек оказался очень легким. Мы исследовали его часов за пять, походили по лагуне, только не приближались к леднику — вода еще не замерзла как следует. А вот Фицрой так просто не дался: трек до него и обратно — это примерно 22 километра, но на этот раз с резким подъемом вверх на последнем километре пути. Эти 600 метров зимой проходятся не очень легко — по тропе текут ручьи, которые постепенно леденеют, так что получается настоящая горка. К тому же наверху уже очень холодно: лагуна находится на высоте примерно 1200 метров от уровня моря. Обратно мы спустились очень быстро, потому что шли последними и знали, что за нами никто не поднимался к лагуне, — значит, визитеров не будет: ночью там не пройти. Так что я смело уселась в своих лыжных штанах на тропу и половину спуска проехала, как с горки.

Зимой Чалтен замирает: понемногу закрываются гостиницы, пустеют тропы. Да, таких веселых вечеринок, как летом, в июне здесь точно не будет — хорошо, если найдется открытый отель. Но зато там вам сделают большую скидку, а еще вы сможете гулять по снежному лесу, сидеть в одиночку на смотровых площадках и любоваться Фицроем без шумных компаний.

«Яблоки? Груши? Бананы? Точно нет?» — второй водитель проходит по автобусу с инспекцией: мы подъезжаем к границе. У Чили и Аргентины есть одна особенность: через государственную границу нельзя провозить овощи и фрукты. Мы читали про это много раз, и недоумевали — кому же, в конце концов, может понадобиться тащить в другую страну еду? Все стало ясно, когда нам пришлось набивать рот бутербродами с колбасой и томатами, а на десерт срочно закидывать в себя бананы. Когда ты путешествуешь по дорогой Патагонии, у тебя сама собой образуется увесистая сумка с едой, которую ты возишь с места на место. Это неудивительно: невкусная пицца только с сыром стоит около 10 $, а полноценный обед в кафе на двоих — все 30 $. Продукты в магазинах тоже дорогие, особенно те самые фрукты и овощи, — вот мы и привыкли брать несъеденное с собой, чтобы приготовить в другом месте или просто перекусить по дороге.

В Чили нас ждал самый проблемный несезонный квест: национальный парк «Торрес-дель-Пайне», вход в который находится более чем в 100 километрах от ближайшего городка Пуэрто-Наталес, а даже небольшие часовые прогулочные треки — еще в 20 километрах от входа. Общественного транспорта зимой нет. У южного входа есть небольшой поселок Рио-Серрано, где с каждым годом строится все больше отелей. Но одна ночь в самом дешевом хостеле Рио-Серрано стоит 80 $ - намного больше, чем мы могли себе позволить. За завтрак в этом хостеле берут 15 $.

Мы решили рискнуть и все-таки взглянуть на парк одним глазком — поймали попутку на выезде из поселка и к обеду уже гуляли по красотам, фотографируя каноничный вид на Лос-Куэрнос — знаменитый массив, в центре которого находятся два пика-близнеца. Парк «Торрес-дель-Пайне» в сезон — рай для туристов: два основных многодневных маршрута (треки W и O) позволяют не только обойти Лос-Куэрнос со всех сторон, но и посмотреть на те самые башни Торрес и ледник Грей, чилийский двойник Перито-Морено. Зимой и без машины мы смогли добраться только до смотровой площадки у лагуны Норденскел. Вокруг не было никого, солнце садилось за Куэрнос, рядом паслись гуанако, чья шерсть золотилась в лучах заката. Эта невероятная красота нам дорогого стоила: конечно, мы застряли в парке и не смогли выбраться до захода солнца. Еле-еле нам удалось поймать попутку до входа, но датчанин, который нас подкинул, жил в Рио-Серрано.

На развязке мы провели два часа. Когда Саша ушел уговаривать рейнджеров парка помочь нам, мне вспомнился обглоданный пумой свежий скелет гуанако, который попался нам в парке. На всякий случай я подобрала увесистый камень и положила его в карман. Поход к рейнджерам ничем нам не помог: они никак не могли понять, почему мы не можем переночевать в Рио-Серрано. Мы мерзли, берегли последнюю булочку и рассматривали в небе неожиданно яркий Млечный Путь.

Иногда мимо проезжали машины, но тормозить никто не хотел. И только мы развернулись и решили идти пытать счастья в Рио-Серрано, как остановилась небольшая старая машина. «Садитесь, подвезу!» — махнул рукой веселый чилиец. Сияющая гуанако помогла, не иначе!

В город мы успели до закрытия единственного супермаркета, у которого нас заботливо высадил неожиданный спаситель. На следующий день нас ждала дорога в Пунта-Аренас: по полям и степям, полным похожих на кустарник страусов нанду, гуанако и лис.

На горячий кофе, сувениры и прогулки по городку у нас осталась пара дней. Погода испортилась только в последний день, но нам повезло: время вылета пришлось на ясное небо, и из окна самолета мы увидели все, до чего смогли и не смогли добраться. Мы думали, что никакие места уже не могут нас тронуть, — но у патагонских льдов получилось. Мы приметили немало мест, которые не указаны в туристических путеводителях, и твердо решили, что вернемся. Теперь уже летом. И точно захватим с собой лодку.