На скоростном пароме путь из перуанского Икитоса в столицу колумбийской Амазонии Летисию занял у нас всего один день: в четыре утра мы вышли из гостиницы в Перу, а к шести вечера уже проходили паспортный контроль на границе с Колумбией. Место, куда нас привезли, называется на испанском tres fronteras — «трехграничье»: тут смыкаются территории Колумбии, Перу и Бразилии. Раньше трехграничье считалось очень опасным: именно через Летисию шел поток наркотиков, которые производили колумбийские картели и вооруженные группировки разного толка. Наркотрафик в регионе есть и сейчас, но с точки зрения криминала обстановка порядочно разрядилась, поэтому туристы уже не боятся посещать tres fronteras.

Мы пересекли Амазонку на деревянной лодочке: в этом месте река еще не слишком широкая, расстояние от берега перуанской Санта-Розы до колумбийской Летисии и бразильской Табитинги — около километра. Мы приехали сюда в поисках индейцев тикуна — в отличие от прошлых наших экспедиций, эта обещала быть легкой. Мы выбрали тикуна в качестве племени, больше всего затронутого цивилизацией, — они жили на берегах самой Амазонки, поголовно говорили на колониальных языках и принимали туристов в своих общинах.

Колумбийский штат Амазонас — огромная территория, на которой находится более 200 населенных пунктов. 85% общин штата индейские и находятся под индейским самоуправлением. Народ тикуна — самый многочисленный в южной части штата: он живет на небольшом кусочке земли от Амазонки до берегов реки Путумайо и дальше на восток. Всего тикуна насчитывает около 50 тысяч человек, но в основной массе они португалоязычны и живут на территории Бразилии. Мы выбрали Колумбию из-за языка: испанский мы знаем намного лучше.

Летисия оказалась уютным городком: симпатичные светлые улочки, отовсюду слышится запах свежесваренного кофе, на витринах кондитерских красуются яркие десерты, а у кафешек жарят мясо на углях. Каждая вторая дверь на улице — отель или хостел: в год колумбийскую Амазонию посещают десятки тысяч туристов.

Небольшой забег по административным службам помог нам разобраться в ситуации, которая сложилась в общинах тикуна. Из пары десятков ближайших поселков только четыре сохранили родной язык и некоторые ритуалы: Сан-Мартин-де-Амакаяку, Эль-Прогресо, Арара и Назарет. Назарет показался нам очень удобной точкой: расположенный всего в 20 километрах от Летисии, он наиболее досягаем — туда ведет автомобильная дорога, и даже не надо пользоваться речным транспортом.

Но выяснилось, что в апреле 2011 года жители Назарета приняли беспрецедентное решение: они запретили туристам посещать общину. К этому привел рост турпотока: конфликт в Колумбии остывал, и люди начали все чаще приезжать в Летисию — некоторые летели самолетом из Боготы, а для кого-то Колумбия становилась промежуточной страной в путешествии по Амазонке.

За 2010 год в колумбийскую Амазонию приехали примерно 35 тысяч человек. Посещение индейской общины обычно входит в программу любого стандартного тура — и, конечно, многие компании возили туристов именно в Назарет. Когда в 2010 году турпоток в Амазонию превысил 35 тысяч человек, у жителей общины лопнуло терпение. «У нас было много проблем: люди приходили, оставляли свой мусор, пластиковые бутылки», — рассказывал журналистам Гримальдо Рамос, житель деревни. Другие обитатели Назарета говорили в интервью, что туризм сильно влиял на локальную культуру, которая и так находится под угрозой: дети начинали копировать внешний вид, а иногда и речь западных посетителей.

Культура тикуна действительно находится под угрозой: многие представители племени уже утратили язык, традиции и знания об окружающем мире, которые когда-то составляли саму суть культуры народа. Ближе к Путумайо сохранились более традиционные общины, и даже есть несколько деревень, чьи жители все еще живут в общинных домах-малоках, но на берегах Амазонки над восстановлением традиций работают только четыре деревни.

Вместо недоступного посторонним Назарета мы решили отправиться в деревушку Сан-Мартин-де-Амакаяку. Представители национального офиса по делам индейских народов за несколько дней связались с мэром деревни по имени Начо — он обещал нас встретить и разместить на неделю в поселке. Оставалось только купить билет на лодку в сторону Пуэрто-Нариньо, которая должна была высадить нас на «перекрестке» Амазонки и Амакаяку.

Это странное чувство: выходить на пустой берег реки с несколькими мешками еды и просто ждать, что кто-то тебя оттуда заберет. Но Начо не подвел — он приехал на большой удобной моторной лодке с крышей, и через пару минут мы уже поднимались вверх по реке Амакаяку. Сан-Мартин находится буквально в паре километров от берегов Амазонки, но добраться к нему можно только по реке Амакаяку: дорог в этих местах нет.

Первым делом Начо проводил нас в свой дом, где висели разные карты местности, а бородатый мужчина рядом с холодильником разделывал фрукты купуасу.

Оказалось, что это бизнесмен из Боготы, который пробует делать из экзотических фруктов сок. Если все получится, товар поставят на поток, а деревня получит еще один источник наличных денег. Пока что главное занятие жителей Сан-Мартина, кроме сельского хозяйства, — это туризм. В деревне три лоджа, несколько магазинов сувениров и много тех, кто так или иначе зарабатывает на туристах своими умениями и навыками. Дон Эрардо Санчес показывает приезжим, как он обращается с духовым ружьем и ядовитыми дротиками, сеньор Альфонсо Анхель поет традиционные песни тикуна, а у сеньора Эстебана — ручная капибара Камилла, с которой можно сфотографироваться за 5000 колумбийских песо (около полутора долларов).

«Наши предки тут жили до всякого правительства, и сейчас мы боремся за признание территории, — рассказал Начо. — Мы сохранили язык, традиционное земледелие: поля юкки — все еще основной источник пищи для нас. Да, мы больше не живем в малоках. Когда-то к тикуна приехали миссионеры и начали учить нас: вы должны жить в обычных домах, должны пройти крещение. Мы утеряли многие традиции, но сейчас мы восстанавливаем их».

Вечером в деревне общее собрание: как и большинство амазонских племен, тикуна решают важные вопросы всей общиной. Хотя есть и курака, то есть куратор, или попросту мэр — Начо. Есть и министры — их очень много, больше двадцати человек. Есть даже министр безопасности, который ходит по всему поселку с увесистой деревянной палкой за спиной. Увы, конфликты происходят часто: тикуна употребляют немало алкоголя. Во-первых, их традиционный напиток под названием масате — слабоалкогольный: протертый маниок смешивают со слюной, отчего он понемногу начинает бродить. На вкус масате похож на русский белый квас, по крепости — на слабое пиво, но пьют его литрами. Кроме того, в принадлежащем перуанцам магазинчике на берегу реки можно купить обычное пиво, а из города постоянно привозят ром — в отличие от многих других индейских земель, здесь нет запрета на продажу алкоголя.

Начо эмоционально начинает свое выступление.

— Вы знаете, что к нам приехал важный человек из города. Он проверяет наши фрукты: если все пройдет хорошо, мы получим большой контракт на их поставки. И знаете, что произошло вчера?! («Не-е-ет», — гудит толпа.) В мой дом принесли десять зеленых купуасу!

— У-у-у-у-у… — осуждающе тянет община.

— Это серьезный бизнес! Вы ничего не понимаете. Вы что, хотите, чтобы получилось как с мармеладом?!

Мы так и не узнали, что пошло не так с мармеладом, но, кажется, та попытка тикуна заработать провалилась. Источников наличных денег у индейских общин, как правило, либо мало, либо нет вовсе — и тем серьезнее выглядит решение Назарета отказаться от туристического потока. В Сан-Мартине к таким радикальным мерам пока не готовы:

«Конечно, внешний мир изменил нас: мы уже не такие, как раньше, — вздыхает Начо. — Но мы готовы работать над сохранением культуры. Наши школы билингвальные — мы не хотим терять язык. Скоро планируем открыть музей, а пока мы назначили специального министра, который будет заниматься возрождением традиций».

Министр культуры по имени Вильфредо Санчес оказался бодрым мужчиной средних лет. Мы хотели, чтобы он показал нам костюмы, предназначенные для церемонии пелазон — обряда женской инициации тикуна, который в Бразилии называют mosa nova (с португ. «новая девочка»). В Сан-Мартине не проводили пелазон долгие годы — около 40 лет назад тикуна постепенно начали отказываться от этого ритуала из-за его сложности и жестокости, а сейчас общины возвращают модифицированную версию.

«Это светлый праздник для нас, — поделился подробностями главной церемонии народа тикуна Вильфредо Санчес. — Он проводится, когда у одной из девочек племени начинается менструация. Ее закрывают: раньше специально огораживали секцию малоки, а теперь просто отводят отдельную комнату в доме. Предки говорили, что девочка должна оставаться в изоляции полтора-два года, но сейчас мы сократили этот срок до трех месяцев: дети ходят в школу, так что они не могут пропускать так много времени. Сейчас учителя специально готовят для девочек программу на эти три месяца, и они занимаются дистанционно».

Исторически все это время в заточении девочка училась прясть волокно, плести корзины и не должна была видеть ни одного мужчину. Когда подходил срок, начинался праздник: мужчины отправлялись в лес на охоту, а женщины терли юкку и плоды персиковой пальмы на чичу и масате. Начало церемонии возвещал звук большого рога урикана — одного из двух музыкальных инструментов, которые строго запрещено было видеть самой девочке. Жители собирались, приносили барабаны, начинали петь и танцевать вокруг малоки. На второй день собирали уито — плоды генипы американской, сок которых красит кожу в черный цвет, а мужчин выгоняли из малоки. Девочка выходила из своего убежища и ее украшали, как королеву: корона, цветы, перья, краска уито. А потом приглашали людей в масках.

Нательные маски тикуна — самое интересное наследие их материальной культуры: выполненные из коры фикуса, они представляют собой свободные балахоны с отдельными капюшонами. Каждый балахон изображает того или иного духа или животное, в переодевании участвуют и взрослые, и дети. Примитивность рисунков делает эти наряды только интереснее.

«Люди в масках обступали девочку, — продолжал свой рассказ Вильфредо. — Первыми выходили безумные обезьяны, потом — демоны, которые существуют на самом деле. Демон по имени Мониака, например, пытается украсть девочку. Но шаман — сильный, защищает ее. Приходили другие духи, невредные — дух червяка, дух горы. Потом все вместе двигались в сторону еды и снимали маски».

Девочка танцевала с духами, но не видела их — всю ночь она проводила с закрытыми глазами. Считалось, что если она их откроет, то скоро погибнет. Эта часть ритуала — очищение для малоки, для всей общины тикуна.

К утру хозяин доставал маленький рог — второй священный инструмент — и трубил в него. Эта часть ритуала — против болезней, за процветание и урожай. Женщины танцевали, потом к ним присоединялись мужчины. Оставался финальный этап церемонии — тот самый, от которого пошло испаноязычное название: слово пелазон образовано от pelos, «волосы». Девочка становилась в самый центр малоки — и все жители деревни проходили по кругу, выдергивая из ее головы волосок за волоском, пока та не оставалась полностью лысой. Этот болезненный процесс готовил девочку к будущим родам.

После этого все убирали малоку, мусор и остатки еды несли к реке. Каждому гостю в подарок вручали мясо — ногу тапира или пекари. Девочку тем временем омывали в реке, и шаман проводил церемонию очищения.

«В нашем поселке почти 80 девушек, — завершил историю Вильфредо. — И они настояли на возрождении церемонии. Мы больше не вырываем девочкам волосы, а срок заключения стал меньше. Но сама традиция воплощается в прежнем виде, и это очень важно для нас».

Наши представления о том, как должен выглядеть человек в том или ином возрасте, подводили в Амазонии регулярно. Так произошло и с сеньором Эрардо Санчесом — одним из последних в общине тикуна мужчин, которые охотились с двухметровым духовым ружьем и дротиками с ядом. На вид Эрардо было не больше 50 — а в действительности оказалось, что перед нами настоящий дедушка, и даже прадедушка, и ему уже около 70 лет.

«Сейчас все охотятся с ружьями. Один выстрел 16 калибра — и все животные разбегаются. Мне не нравится это. Я люблю тишину», — задумчиво рассказывает Эрардо, покачиваясь в гамаке. Носитель традиционного умения, он при этом зависит от других тикуна, которые живут ближе к Путумайо: только они сохранили рецепт кураре, без которого охота с духовым ружьем не имеет смысла. Дротики небольшие, летят не слишком быстро и без яда не могут причинить вреда даже маленькому животному. Кураре стоит дорого: за ложку яда берут от 50 000 мексиканских песо (около 15 долларов).

Про дона Эрардо нам еще раньше рассказывали смешную историю приютившие нас владельцы Amacayacu Lodge, Рейнальдо и Бенильда: «Однажды он пошел охотиться, как обычно, и взял с собой сынишку, которому тогда было всего 7−8 лет. Как обычно, он выпустил дротик в обезьяну — но не рассчитал траекторию, и дротик прилетел обратно, прямо Эрардо в лоб. Он упал замертво. Сын испугался и на себе потащил отца обратно в деревню. Они были примерно в дне пути, но по дороге Эрардо пришел в себя — а в деревне его уже выходили с помощью медицинских растений. Повезло!»

Теперь у сыновей дона Эрардо уже есть собственные внуки, но он так и продолжает ходить в лес на охоту. «Иногда я ухожу надолго, на полторы-две недели. Только так можно добыть ягуара: вверх по реке намного больше животных, но туда надо еще добраться. Иногда мы ходим втроем с сыновьями, но я больше люблю ходить один».

Кажется, что дон Эрардо вообще любит быть один — видно, что его зять, приезжий колумбиец из Боготы, все еще робеет перед ним, хотя и живет в этом доме много лет. Как и другие тикуна, Эрардо долго не подпускал нас: это достаточно закрытый народ, и без вознаграждения он предпочитает не общаться с чужаками. Возможно, причина бана туристов заключается еще и в том, что обладающие сложной многогранной культурой и иерархией гордые тикуна не совсем понимают иностранцев и часто чувствуют себя использованными, когда их фотографируют и рассматривают, словно в зоопарке. Неудивительно, что многие тикуна делают выбор в пользу полного отказа от визитов посторонних.

Перед отъездом мы вышли из лоджа, чтобы сфотографировать закат. К нам присоединился мужчина — по запаху стало ясно, что он целый день пил масате или даже что-то покрепче. «Зачем вы приезжаете? Зачем фотографируете нас? Я недавно смотрел в интернете фотографии — и нашел своих бабушку и дедушку. Не я их фотографировал — это сделал чужой человек. Все зарабатывают на тикуна, а мы не получаем ничего. Нам это не нужно», — бормотал он, почесывая выкрашенные в черный соком уито руки. Стоит ли допускать в культуру тикуна чужаков? Кажется, он хотел услышать ответ от нас, но этот вопрос предстоит решить им самим.